Форум » Дуэльный клуб » Истории любви » Ответить
Истории любви
Лийа: Истории любви… Такие разные. И такие похожие. Когда два сердца начинают стучать в унисон и все становится неважно, кроме их согласного биения. Долго ли продлится это чудесное явление, возможно, самое прекрасное, что дано испытать человеку? Миг или всю жизнь? Бывает по-разному. И каждый по-своему понимает Любовь. Видит ее разные лики. Или всегда один, единственно правдивый. Поделитесь с нами вашими историями или вашим пониманием любви, дарующей нам столько радостей, волнений и, случается, страданий. В этой теме мы будем собирать ваши рассказы. Выйдет одно целое полотно, объемная картина из множества фрагментов, объединенных общей темой. Правила размещения текстов. 1. Тексты не должны быть меньше 2-х страниц, набранных в редакторе Word, высотой 12 кеглей. Не должны они превышать и объема 10-ти страниц. 2. Выкладываются тексты непосредственно в эту тему. 3. Обязательно оформляйте «шапку», а именно: - Название - Автор - Рейтинг (от G до NC-21) - Тип (слеш или гет) - Саммари (краткое описание, можно в два слова) 4. Комментарии можно (нужно, очень нужно)) выкладывать в эту же общую для всех тему. Лучшие истории будут размещены на сайте форума. Кроме того, победителя ждет приз - книга из каталога. http://thepensive.forum24.ru/?1-1-0-00000026-000-0-0 Можно подобрать книгу и из других каталогов, имеющихся на форуме.
Ответов - 25, стр:
1 2 All
MaryAnn: Лийа , спасибо... Лийа пишет: Немного тяжело было читать в середине, но тут не вина автора. Не люблю жестокие сцены. Я тоже и нон-кон и жестокость как-то не очень и читать и писать... Но уж что написалось... Иной раз герои так себя ведут - не хочешь, а напишется...
Terranchik: Название: Достучаться до твоего сердца Автор: terranchik Рейтинг: G Тип: гет Порой любовь бывает безответной. Это история о том, как один парень решил пойти до конца и добиться ее сердца. Основана на реальных событиях… Я прогуливался по обычной дороге и думал о том, как же выглядит девушка моей мечты. Красивая и милая, а, главное, чтобы она была моей и только моей. Мне бы хотелось радоваться каждому дню, когда она со мной, ходить с ней в кино и обниматься на последних рядах, а можно было бы лежать в снегу и «делать ангелов». Как это? А это, когда лежишь на снегу, а потом начинаешь руками по снегу возить, а дальше встаешь и получается на снегу силуэт человека с крыльями... Мне приходило много идей, но все-таки время шло, а я не встречал той девушки, которая была в моих мечтах. Впервые я увидел ее на новогодней вечеринке 2007 года, у меня сразу что-то внутри кольнуло, но я так и не понял почему, и у меня не хватило смелости подойти к ней и познакомиться, хотя на самом деле мне очень хотелось это сделать. Среднего роста, с красивыми глазами, и на голове у нее была шапка «Санта Клауса». Она отдыхала со своими подругами. Я никогда в жизни не встречал подобных созданий, она была яркой личностью, и все просто толпились вокруг нее, будто она притягивала своей улыбкой. Моя душа просто металась в этот вечер… В голове летали самые разные мысли, будто кто-то говорил мне: «иди к ней и познакомься», а потом: «нет, посмотри, разве ты такой достоин?», «конечно, иди и познакомься» и «ты же мужчина». Но судьба распорядилась иначе, и мне пришлось остаться в этот вечер одному. С того времени, как я ее видел, прошло чуть больше года, и я забыл ее и тот вечер, пока в университете мы вновь не пересеклись, и у меня в груди не забилось сердце, будто кто-то его завел, вроде часового механизма, а в голове словно кричала тысячная армия: «ОНА, ОНА...» Боже мой, как мне хотелось узнать ее имя! «Она просто прекрасна, даже стала лучше. Как же зовут этого ангела? На кого она учится? И как мне с ней познакомиться?» - Эти вопросы, будто стая птиц, летали в моей голове все следующие недели. Так получилось, что однажды я увидел ее в «Контакте» на фотографии, и там была подпись: «Наташа…» Я лег в кровать, и в этот момент с компьютера доносился Элвис, и я говорил: «Наташа, Наташа, тебя зовут Наташа». Похоже, я влюбился, и это было прекрасно. Мы вновь встречались в университете, и мысленно я говорил ей: «Привет, Наташа, как твои дела?» Она хорошо одевалась, была яркой, жизнерадостной и всегда легкой. Так она мне запала мне в душу! Я думал, что судьба, не иначе. В мой план входило познакомиться с ней, но вопрос заключался в другом - как мне к ней подойти? Проходили дни, и мне не приходила ни одна мысль, пока я не увидел в университете объявление: «Ко дню Международного женского дня приходите на мисс-Универ!» - и тут у меня загорелась идея. «Да, да», - я снова говорил это слово, потому что это был мой второй шанс, которым мне следовало воспользоваться. Все мои мысли и энергия сосредоточились на 7 марте, так как мне казалось, что этот день будет судьбоносным. Одевшись в самое красивое, что у меня было, я с уверенностью пошел в клуб, чтобы наконец-то познакомиться с девушкой своей мечты. Было много народа в этот вечер, все гуляли, пили дешевые коктейли, а я взглядом бродил по всему клубу, чтобы отыскать ее. Я встретил подругу, мы с ней разговорились, но я все время оглядывался, чтобы не пропустить ее. - Дима ты кого-то ищешь? - спросила меня подруга. - Да тут просто друг проходил, позвал меня с ним выпить, так что я пойду, увидимся. Мне было непонятно, почему ее нет среди гостей, вдруг она просто не пришла или заболела, а я очень надеялся ее увидеть. Были конкурсантки, которые показывали свои номера, но я искал именно ее. Расстроившись и взяв коктейль, я побрел в комнату для гостей, и в этот момент проходило голосование. Я закричал: «Выбирайте Алису, Алису, она самая лучшая!» и что-то еще в том же духе... Алкоголь ударил мне в голову, и мне уже стало немного полегче. Судьи сидели, разбирали каждую конкурсантку и остановились на победительнице, и потом я услышал: «Ну все, господа, давайте дадим звание мисс-универ Наташе, только надо нам подписать вот эти грамоты». Мне было уже все равно - ведь я не нашел ее, и мне было очень паршиво. Поставив стакан на стол - он был практически опустошен - я вышел из комнаты и увидел свою подругу, с которой до этого разговаривал. - Как думаешь, кто выиграет? - спросила она меня, улыбаясь. - Да вот только что слышал: выиграла какая-то Наташа, сейчас увидим. Прошло несколько мгновений, и жюри объявляет победительницу, и - срази меня молния! - ЭТО БЫЛА ТА САМАЯ НАТАША, которую я искал. Она вышла в очень шикарном платье, и на голове у нее сияла корона, и мой разум не мог поверить, что передо мной была именно она. C упавшей челюстью я стоял как вкопанный и не мог поверить, что девушка, в которую я был влюблен, стала мисс-универ. Судьба просто, наверное, решила подшутить надо мной в этот день. Мне пришлось еще минут десять отходить от маленького шока, не меньше. Она была среди своих подруг и друзей, которые разделяли ее победу, а я вновь стоял в стороне и не знал, что мне делать дальше. Началась музыка, и все принялись танцевать, а я пошел с друзьями в комнату для отдыха, где смог опять взяться за бокал и просто пообщаться с другими людьми. Сзади неприметно сидел парень и разговаривал с официанткой о выборе меню. Внезапно появилась моя ненаглядная и, улыбнувшись другим гостям, села рядом с этим неприметным парнем. Как оказалось, этот парень просто выиграл ужин с победительницей конкурса. Мы с ребятами начали обсуждать пару, и мне было немного завидно, что она с ним сидела. Что мне делать? Как мне с ней познакомиться? «Думай, Дима, думай», - я вновь и вновь повторял эту фразу. - Может, мне к ней подойти?- спросил я знакомую. - Да, и что ты ей скажешь? Бог знает, что у меня внутри творилось, столько сомнений меня давно уже не терзало, и мне вспомнился 2007 год и та самая вечеринка, и мне казалось, что мне нельзя упускать ее, да и было уже все равно - алкоголь начал свое дело. Небольшой глоток мартини, и я уже иду к ней. Слегка нагнувшись, я ей сказал: «Привет, Наташа», - и сразу же, присев на краешек скамьи, начал смотреть на нее. Она, конечно, немного удивилась, а потом посмотрела на своего кавалера - тот увлекся бокалами вина - я же несколько нахально сказал: - Ты понимаешь, что он купил твое свидание? - Нет, ты о чем? - Он же просто отстегнул деньги за то, чтобы ты с ним посидела, пойдем, посидим за другим столиком и поговорим. Минут десять я ее уговаривал пойти со мной посидеть. Конечно, мне уже не было дела до того парня, который ждал, пока наш разговор закончится. Это было началом полного фиаско. Скорее всего, это было похоже на проверку, и она оказалось неэффективной, потому что она осталось с ним, а я был снова один. Друзья увели меня от нее и сказали: да ты не расстраивайся - найдешь себе получше. Этот вечер был ее вечером, а я подумывал о том, как бы изменить всю ситуацию. Прошла неделя... Позвонив подруге, которая с ней дружила, я узнал от нее, что Наташа не в обиде на меня, мол, выпил, понравилась и подошел, но получил отказ. Мне хотелось сделать все, чтобы извиниться. У меня хватало идей, но больше всего мне хотелось ей что-нибудь подарить. Белого медведя с розой, который сидит в коробке с открыткой, где было бы написано: «И даже такие милые могут делать ошибки». Хотя, подождите, может все-таки рассказать о своих чувствах? Ведь когда ты видишь девушку своей мечты, ты же хочешь, чтобы она была с тобой, не так ли? Отбросив все идеи по поводу подарка, я решился на отчаянный шаг. Подруга рассказала о ее расписании и сказала, что, обычно, она опаздывает, и меня осенила гениальная идея. Одевшись во все черное и нацепив сверху кепку с надписью “POLICE”, я пришел в университет. Один из стоявших и покуривавших сигареты Marlboro парней подошел и сказал: «Ты на самом деле похож на полицейского из 80-ых годов, тебе только очков, на самом деле, не хватает». Мой план был сумасшедшим, но я все-таки решил его осуществить. Подойдя к охраннику, который сидел возле турникета, я рассказал о своей ситуации и сказал, что мне нужно произвести впечатление на девушку. «Могу ли я воспользоваться вашей кабинкой?» Он посмотрел на меня и сразу сказал: «Ну, конечно, ты только предупреди меня». Шло время, а она опаздывала, мне становилось не по себе. Наконец из трамвая выходит именно она. Я быстро иду в кабинку и выключаю турникет. Она подходит и только хочет пройти, но у нее не получается. - Привет Наташ, - говорю я из кабинки. - Привет. Что- то с механизмом случилось. - Ты понимаешь, сегодня день необычной, называется он - День улыбок, - и поэтому, если ты только улыбнешься, я смогу тебя пропустить. - Я опаздываю, ты не понимаешь? – спросила она, повышая голос. - Хорошо. Только улыбнись и все. Она все-таки улыбнулась, но, только пройдя турникет, она пошла быстрым шагом в направлении раздевалки. Что ж - мне пришлось за ней побежать. - Ты постой, я просто хотел извиниться за свое поведение. - Да нет же, все нормально. - Ты понимаешь, просто ты мне понравилось, ну и мы могли бы друг друга получше узнать, так что, может, встретимся и погуляем? - Я не знаю. У меня просто сейчас времени нет. Так что у меня на странице в интернете есть телефон. Если что - найдешь. Скорее всего, это был приговор, а не ответ. Она быстро переоделась и пошла на пары, но я все равно гордился своим поступком. Я думал, что на меня вылился целый водопад чувств, который затопил и наполнил меня такими яркими впечатлениями, что хотелось поделиться с окружающими людьми. Мне все-таки хватило храбрости подойти к ней, и я, наверно, был героем, потому что смог подойти к самой очаровательной девушке. Шли месяцы, и мои чувства немного притихли, мне так и не удалось ее найти и позвонить ,была маленькая переписка, но все оказалось бесполезно .Тишина моих чувств и снова одиночество. Не люблю такое чувство, потому что мне не везло с противоположным полом: я немного застенчив и неловок в ухаживании, но она была той, ради которой я смог бы свернуть горы. Когда я смотрел на ее фотографию, я слушал самые прекрасные песни о любви, и тогда я мысленно бывал с ней и купался в чувстве любви. Но мне не хватало ее, и было немного больно. Прошло лето… В сентябре я снова увидел ее, и вы даже не представляете, как забилось в груди, вновь, словно там заработал маятник, и я снова вспомнил, что раньше ее любил… Однажды, одна знакомая сказала мне, будто если мысленно видишь, что ты с ней, и при этом становишься счастливей – то, значит, она и есть твоя любовь. У меня есть такая черта, как наглость. Ну в том смысле, что если человеку что-то нужно, то следует идти до конца. Она занималась балетом, и я узнал, как называется ее группа. По интернету я выяснил, где проходят занятия, и снова собрался с ней увидеться. Придя в студию, я увидел старую бабку, которая почитывала газету. - Добрый день. Это у вас занимается группа по балету? Поправив очки, она сказала: - Да, а что? - Да мне бы хотелось записаться туда на пробу. - Вы уверены, что хотите именно туда, там ведь там одни девочки. - Надо разбавить коллектив, понимаете? - Лариса Александровна, тут молодой человек к вам хочет прийти на занятия. Вот он стоит. - Да, я вас слушаю. - Понимаете, мне хотелось заняться балетом. Вот и пришел к вам. - Ты уверен? - Да, конечно! Так во сколько у вас репетиция? - Хорошо. Приходи к семи. Выйдя, я понял, что сотворил нечто немыслимое. И зачем мне сдался этот балет? Но вдруг, увидев меня, она поймет, что парень готов пойти на что угодно, потому что им движет любовь. Идя на репетицию, я все-таки немного боялся, но уверял себя, что так надо и ради этого стоит пойти наперекор своим страхам и принципам. Когда я постучал в дверь, мне открыла та самая Лариса Александровна. Она посмотрела на меня удивленном взглядом, а потом и говорит: - М-да… Надо же, пришел. Я вошел. Там было около десяти балерин и среди них моя любовь. Конечно, все смотрели на меня с таким выражением – мол, а ты кто? Я, конечно, всех поприветствовал и сел на стул рядом с пианино. Девчонки переглядывались между собой и разговаривали. Их учительница скомандовала им построиться, а женщине, которая сидела за пианино, предложила начать играть. Зазвучала музыка, девочки начали с разминки. Я испытал ни с чем в своей жизни несравнимое эстетическое удовольствие, и целый час просто смотрел, как завороженный на это представление. Как они двигались, какие плавные и изящные движения у них получались. Там была и Наташа, я просто наблюдал, и у меня не хватало слов, чтобы выразить, как она была прекрасна. Это было таким подарком, и даже не верилось, что я там был. После разминки девочки сели на пол, а я встал и сказал открыто: «Вы просто прекрасны». Лариса Александровна говорит: - Ну давай же, показывай, что можешь. Я замялся. - Да вы знаете, я же просто хореографией занимался, и вряд ли у меня получится, как у ваших подопечных. - Ну, давай, тогда уходи, и не будешь мешать репетициям. Потом с девочками пообщаешься. Я вышел и был еще долго под впечатлением… Ох, эти балерины!.. Конечно, вышел небольшой скандал по этому поводу. Наташа сказала, мол, какая наглость и тому подобное. В это время я начал встречаться с другой девочкой, чтобы как-то отвлечься от Наташи, и подумал, что смогу полюбить ее, но как-то чувств особых не было. Как выяснилось, моя девушка училась вместе с Наташей, и, казалось, что это будет длиться бесконечно, но все-таки я снова стал больше думать о ней, чем о своей девушке. Будто сердце не отпускало, и я вновь был наполнен ее. Пока моя девушка готовила мне чай на кухне, я зашел на ее страницу в «Контакте» и нашел Наташу. Сколько там было фотографий! Мне даже и не снилось, но пришлось забыть ее на время, потому что я не мог иначе встречаться. Наши отношение выходили натянутыми, поэтому пришлось расстаться. Честно, в свои двадцать лет я никогда не признавался в любви. Моим окончательным шагом должно было стать признание в любви. Ведь любовь бескорыстна, и мне хотелось высказаться о своих чувствах после года мучений, вы и сами понимаете, и я все-таки решил это сделать. Знаете, когда я прогуливался со своей девушкой, она мне сказала: «Давай зайдем к Наташе, а то она болеет». Как оказалось она жила в пятистах метрах от меня. Она жила в пятистах метрах от меня все это время??? Как-то я остался на неделю один, и мне оставили денег на всякие развлечения и еду. Мне пришлось неделю голодать, но это того стоило - немного добавив из запасных денег, я купил букет за две тысячи рублей, но он был просто шикарный: из белых лилий и роз, и все завернуто в пачку, как у балерин, а на каждом лепестке было написано: «Самой милой», «красивой». И вот настал тот день. С охранниками в университете я договорился, чтобы этот красивый букет полежал у них, а сам пошел ее ждать. Прошел ровно час, и вот она идет. Я мигом весь собрался, и сказал: - Привет! Пойдем на секунду отойдем. Она пошла за мной, мы встали рядом и тут охранник подает мне букет, и я начинаю говорить: - Знаешь, ты самое лучшее небесное создание, которое я видел, и, ты знаешь, я влюблен в тебя, и мне бы хотелось, чтобы ты об этом знала! Она взяла букет и поцеловала меня в щеку. Это было мило. Потом она повздорила из-за меня со своим парнем, и ей пришлось отдать букет другой девочке. Мне была немного обидно, но знаете, потом я участвовал в «Мистере-Вузе», и моим творческим номером стала песня о любви. И вот - подарок судьбы – как раз Наташа сидела в жюри, и мне было чертовски приятно петь о любви, и я посвятил номер именно ей, и мне было даже все равно, что я не занял победного места. Я уважал себя за то, что не отказался от борьбы за любовь, пусть она и оказалось безответной. Я просто повзрослел, и влюбленность прошла, и ей я пожелал, чтобы у нее все сложилось. Это история моей студенческой любви. Так что не надо бояться, что вы можете быть отвергнутым, не надо бояться говорить эти прекрасные слова, если вы влюбились. Ведь если вы добиваетесь любви, то вы уже живете не зря. И в конце хотелось бы пожелать успехов и попутного ветра, просто расправьте паруса и всем удачи!
Лийа: Terranchik Это самая необычная история любви, которую мне доводилось читать )) Спасибо, что решились поучаствовать.
Борисов П.: Название: Собачья жизнь Автор: Петр Борисов Жанр: Драма Рейтинг: R Категория: гет Сергей летел по ЗСД, наслаждаясь комфортом своего шикарного Ситроена, уже не нового, но любимого за надежность и комфорт. Все же знают французы толк в удовольствиях, и именно оказываясь в недрах напичканного электроникой авто, он чувствовал себя хозяином жизни. Вальяжно развалившись на спинке, Сергей едва ли не дремал, мягко сжимая сильными руками руль. Где-то там, в менее благословенном пространстве, крапал дождик, сквозь пелену которого пробегали картинно изогнутые металлические шеи фонарей, редко, с тихим жужжанием проносились влажно сверкавшие капсулы машин. Сергей жалел лишь о том, что ЗСД не бесконечен и вскоре придется ему завязнуть в пробке. Ну да ерунда. Он может подумать о чем-нибудь приятном. Так ведь? Вот о жене, например. Но о жене думать почему-то не хотелось. Стала Юля слишком требовательна, капризна. Не желала рожать, хотя он же всем ее готовился обеспечить. Как странно устроена жизнь. Все не вовремя… Сергей поморщился, развивая мысль, которую он не продумал до конца, поэтому пока и мы останемся в неведении относительно того, что именно не вовремя произошло у Сергея, генерального директора перерабатывающего морепродукты завода и вообще удачливого человека, которому, кстати, недавно исполнилось сорок – возраст неплохой, но уже сам по себе настраивающий на размышления. Ну да это у тех, кому есть о чем поразмыслить, как правило, не очень радостном. У Сергея же была выработанная с детства привычка – думать только о приятном. Быть может, в этом секрет успешных людей вообще и его в частности? Сергей, все еще стройный, хотя и обзаведшийся небольшим брюшком - ну да кто разглядит под костюмом? А без костюма его, обычно уже не разглядывали, а, трепеща от сладострастия, жмурились и укладывались навзничь - был еще недурен собой: блондин, пусть некогда густые пшеничные пряди уже изрядно поредели и поблекли, сероглазый, с пухлыми, как у девушки губами. Впрочем, если в юности эти пухлые губы манили к поцелуям, то теперь, скорее, подчеркивали несколько брезгливое выражение все еще красивого, но несколько оплывшего лица, которому и в молодые годы не хватало породы, и больше всего оно бы подошло Иванушке из русской сказки, если бы не лишенный и намека на благодушие взгляд. Итак, решив поразмыслить, Сергей представил молоденькую Ирочку, менеджера по работе с… «кем и чем» - он не помнил, да и это было не важно, а важны были длинные ноги девушки и ее маленький круглый зад. Из приятных фантазий, без труда навеянных еще не старым организмом, Сергея вырвал глухой толчок. Мужчина выпрямился, закрутил головой. Машина скользила вперед, будто бы ничего не произошло. Что ж… Он решил, что осмотрит Ситроен у офиса и лучше после встречи с Ирочкой, а пока он вновь предался сладким грезам. Дождь пошел сильнее. Если бы наш герой придал толчку значение и вернулся бы назад, то увидел бы печальную сцену: на асфальте в луже крови лежала большая рыжая собака. Ее широкий розовый язык вывалился из будто бы улыбавшейся пасти, карие глаза удивленно распахнулись, да так и застыли. Рядом с погибшей стояла другая собака, тоже рыжая, поджарая. Она не металась, не выла, а беспомощно смотрела перед собой в дождь. Ирочка оказалась прелестью: под ажурными колготками носила ажурные же трусики. И ноги расставляла, как надо, но когда дошло до дела, в нос Сергея ударило вонючей струей пота и его замутило. «Друг» не встал, впервые в жизни. Сергей холодно велел Ирочке убираться, та вышла, кусая губы. Дура. Завтра посмеется еще, когда он ее уволит. Уволить – уволит, а рот-то не заткнешь. А вдруг кому ляпнет? И из шикарного мужчины он мигом превратится в пошляка, лезущего за нежностями к молоденьким девчонкам. Ну не «заказывать» же ее в самом деле? Да и давненько не приходилось такими вещами заниматься. Сергей тихонько застонал. Он не представлял, что в таких случаях делать, потому что, обычно, все у него шло гладко. А если и не гладко, так это означало, что надо бы поднажать и все как по маслу пойдет. Сергей был убежден, что человек - хозяин своей судьбы. А вот когда она выкидывает такое?? Что делать? В этот раз ему с трудом удалось отбросить неприятную мысль. Он с пристрастием оглядел Ситроен. Красавец оказался безнадежно изуродован. Заметная вмятина с правого бока, будто на медведя наехал. Но толчок был незначительным? Выходила ерунда какая-то. Просто вот на пустом месте не повезло. Прямо, как у неудачников, которых Сергей презирал, считая, что ко всем неприятностям надо относиться с философским спокойствием. Впрочем… Коня он завтра же продаст, купит себе нового. К дьяволу французов! Купит себе Фольксваген. В среду должны расплатиться за партию сельди. Работникам немного придется подтянуть пояса. Ну да не ему же одному неприятности? Сергей усмехнулся и, погрузившись в обманчиво расслабляющие глубины авто, отправился домой. Юля, сука, конечно же, но как она может зажигать! Если захочет. Надо, чтобы захотела. Он купил букет синих ирисов. «Как твои глаза, любимая!» Сергей заржал, представив, как на смазливой физиономии жены расцветает улыбка, как он уводит ее в спальню от вазы с цветами, как снимает с нее шелковую сорочку... Проезжая по ЗСД, он немного напрягся. Смутно вспоминал, где его стукнуло. Но ничего не было видно на мокро блестевшем в свете фонарей асфальте. Только собака какая-то перебегала дорогу, чуть не прыгая под колеса. Выругавшись, Сергей вырулил вбок, объехал. От собаки вряд ли бы получилась большая вмятина, если он что понимал в крепости железного туловища своего «коня». Однако сюрпризы на сегодня не закончились. Юли не оказалось дома. Он ходил по комнатам, чувствуя мерзкий запах ирисов, ругался на бардак из всюду раскиданных шмоток. Набрал номер мобильного. Тот оказался отключен. Отключен? Это для него? Он достал из бара бутылку конька, сам не заметив, осушил до дна и завалился спать, решив, что завтра все наладится. И приснился ему сон. Идет он куда-то по пустырям, заваленным мусором. Всюду смердящие баки, мокрые газеты. То ли день невзрачный, то ли ночь с претензией на «белую». Ни души. И тревожно ему, и тоскливо. И куда идти он не знает, что его больше всего беспокоит. Так, ощущая, как трясется что-то в глубинах его естества, нечто беспомощное, что не способен более защитить ни его уверенный взгляд – ибо нет у Сергея во сне уверенного взгляда, - ни кулак – ибо руки болтаются вдоль тела, как безвольные плети - идет он без цели, не понимая, как его – именно его! – угораздило очутиться на этой… свалке? И вдруг видит он впереди желтый силуэт, нечто живое, что, петляя, приближается к нему. Его охватывает паника, как в детстве, когда мать, оставляя его одного, отправлялась ночью искать загулявшего отца и каждая вещь за пределами детской грозилась обратиться в монстра, вида которого он бы не вынес. Он хотел бежать, но во сне его ноги примерзли к грязи, и он замер, не в силах шелохнуться. Силуэт обрел очертания, оказавшись собакой. На него смотрела песья морда. Жуткая, потому что было во взгляде нечто… дьявольское, что ли? Ну так бы и должно быть в кошмарных снах. Тут, когда из метнувшегося сердца Сергея, будто из сдувавшейся проколотой резины, потек липкий ужас, собака молвила человеческим голосом: - Ну что, Серый, страшно тебе? Не так ли? Ты же считал, гаденыш, что все тебе будет в малиновом сиропе до самой смерти. А вот с чего ты это взял, а? - Что? – тупо спросил Сергей. Страх вытекал из него потихоньку, поэтому кружившаяся во сне голова, вследствие того, что он постепенно привыкал к ощущениям, начала соображать. Но медленно. - С чего ты взял, что все у тебя будет хорошо, козел? – насмешливо оскалившись, невежливо переспросила собака. - Я… - начал Сергей, но понял, что сказать ему нечего, поэтому стал быстро думать, благо умом он был не обижен. Что «Я»? Кто он? Избранный везунчик? Нет. Так Сергей не считал. Он просто был уверен, что заслужил удачу, везение, ну и все блага. Он много работал, рисковал. Другие тоже работали? Ну да кто же спорит. Значит, где-то недорабатывали. И, если уж быть честным перед лицом, то есть, мордой рока, - не всем от рождения одинаковые способности даются. И не все рождаются в одинаковых условиях. А условия у Сергея вовсе не лучшими были. Отец – алкоголик, мать… Хорошей женщиной мать его была, но дура, царствие ей небесное. Никто не заставлял ее терпеть пропойцу мужа да и прочие глупости, вроде того, чтобы сидеть там с племянниками вместо того, чтобы нормального мужика найти. Нет. Дело не в везении. Просто… Вот так сложилось, что ему везло там, где других ожидало разочарование. Такая судьба у него. В чем его вина? - Вина говоришь? – собака, естественно, слышала его мысли. – Ну вины твоей навалом. Мать твоя умерла, так с тобой и не повидавшись. Ты же не изволил даже навестить ее, когда укатил во Францию по студенческому обмену. А она ждала тебя. Хоронили ее чужие люди. Сергей поразился, каким огромным оказалось его сердце. Сколько же оттуда может вытечь страха! Да, ощущение, будто его грудь продырявили, и с тягучей болью оттуда все течет и течет… что? Его душа? - Душа? Да где она, душа твоя? И была ли? Вон, девушка твоя, первая, ну та, которой ты ребенка сделал и которую оставил рожать здесь, сам укатив за границу, потому что тебе было «не удобно» с ней еще заморачиваться, хоть раз тебе вспомнилась? А ведь клялся ей в любви. - Тебе какое дело? – подозрительно спросил Сергей. С чего собака его старыми делами интересуется. Та, Любочка, давно, себя пристроила, сожительствуя с гаишником Андреем, младшим ее года на четыре. Тоже велика трагедия. Нашлась, Люба - Любовь. Вспыхнуло воспоминание, похожее на цветную фотографию из заброшенного на шкаф альбома. Яркие огни, тонущий в световых вспышках танцпол, платья в блестках на худеньких девушках. Музыка, от которой чувствуешь себя сильным и значительным и так правильно, убежденно подрагивают ей в такт члены твоего организма, а рядом красиво… не танцует - плывет девушка. Блондинка, голубоглазая, курносая. Титьки пляшут под тонким платьицем, узкие бедра так ладно раскачиваются, ноги – дли-и-инные… Собака вернула его к действительности, то есть к жути странного сна: - Мне какое дело? Да никакого. К тому я, что нет у тебя души. А течет из тебя зловонный пот. И кровушка. Собака мерзко рассмеялась, а Сергей проснулся, подскочив на кровати. И вправду он оказался весь в поту. Он сел, тупо вглядываясь в серую полутьму. Увидел в серебристой глубине трюмо свое растерянное лицо и отвернулся, хотя любил смотреть на себя не меньше, чем Юля. Та, потягиваясь, скашивала глаза и любовалась своими прелестями. Сергею нравился собственный подбородок, широкий, но не тяжелый и не грубый. Даже с каким-то изяществом вылепленный, как деталь дорогого фирменного аппарата. Любой шибзик сразу угадывал, что Сергей – личность «конкретная» и даже, если за плечами гендиректора не стояли дюжие охранники, поджимал хвост, со страхом во взгляде ожидая указаний. Ему никогда, нигде и никто не возражал. Кроме баб, конечно, но и те в меру и только если ловить им было нечего, то есть всякие старые стервы и прочий «не кондей». Сам по себе сон был гаденький, но слишком глупый, как, впрочем, и всякий сон, чтобы Сергей придал бы ему значение. Мать ему итак снилась – где-то в глубине души переживал он, что редко навещал ее и не попрощался, не позаботился о ней перед смертью. Это было больно и без отповеди собаки из кошмара. Но Сергей, как уже было замечено, умел отбрасывать «плохие» мысли. Имелось еще кое-что, от чего было не отмахнуться – пустая кровать. У него – пустая кровать! Такого с ним никогда не было. Ну, практически никогда. Не помнил он, чтобы один ночевал. Ну, разве что, куда-нибудь с пацанами на рыбалку выбирались. Тогда, конечно, один спал, но и то редко – каких-нибудь телок всегда раздобыть удавалось. Ловились еще получше жирных лещей. И вот он один. В квартире из пяти комнат, уставленных красивой мебелью, пропахнувшей Юлиными духами, смешавшимися с угасающим запахом ирисов. Слева на него блеклым, как глаз с бельмом, пятном смотрит дверной проем. Одиноко и до нелепости страшно, как в детстве, когда он просыпался один, в ожидании прихода матери и прислушивался к мертвой тишине на лестнице, еще недавно шумной, с дробью сыпавшихся по ней шагов. Уснуть ему больше не удалось. Собак не снилось, но лезли в голову странные мысли: зачем все? Чего он достиг, что после себя оставит? И для кого? Попомнит ли его хоть кто добрым словом, когда его не станет? Бросит ли горсть земли на могилу, борясь со слезами скорби? Сергей со стоном рухнул на смятые простыни. Часов до пяти он пролежал, ворочаясь без сна, а потом рванул на улицу. Купил сигарет в ближайшем ларьке. Бежать в «24 часа» в таком невменяемом состоянии было не разумно. Его там знали другим, и отчего-то хотелось, чтобы таким, каким знали, и запомнили. Сигарета обожгла вонючей горечью горло и не принесла облегчения, а только откуда-то из глубин организма вместе с дымом вытянула слезы. Захотелось закурить вторую, потом еще и еще… С каждой новой затяжкой Сергей чувствовал себя все более потерянным. Будто бы перед ним закрываются какие-то невидимые двери или он погружается куда-то вниз, в топи себя самого, тех мыслей, которые он привык забывать. Он осознавал, что это все чушь, но не мог с собой справиться. Было обидно, будто бы он предает сам себя. Десять лет прошло, как он курить бросил. Но нужно было идти на работу. С другой стороны – зачем? Он же не обязан являться к девяти как простой служащий. Это его фирма. Когда хочет, тогда и приходит. Кроме того, ему было страшно. Садиться в машину страшно. Ехать, бояться, что нечто страшное зацепит за машину и будет неприятный звук. Словно он пересек невидимую преграду, случайно угодил в другую реальность, полную ужасных существ, невидимых и опасных. Но вечно стоять перед ларьком, куря сигарету за сигаретой, он не мог. К тому же его тошнило. Сергей решил, что просто очень устал и решил выпить водки, которую и приобрел тут же, в ларьке у южной национальности мужчины с хитрыми быстрыми глазами. *** Прошел месяц. Он так и не вышел на работу. Сначала раздавались звонки. Осторожные, встревоженные, после – панические. Что-то там где-то не шло. С напарником старым из Таганрога. И, что хуже, с приятелем из Москвы, который давно уже стал не приятелем, а бездонной бочкой, куда уходила львиная доля доходов фирмы. Старые долги волшебным образом росли, а не убавлялись, хотя в уменьшение их все шли и шли платежи, но за недавнее благополучие приходилось платить громадными процентами. Еще недавно Сергею казалось, что усердием и волей ему удалось медленно, но верно расцепить душащие его руки, однако ж, это неожиданное выпадение из реальности оказалось более чем некстати. Хочу! – кричала бездонная бочка. Хочу, чтобы ты мне не двадцатник тысяч евро еженедельно кидал, а сотню тысяч. В другом месте закупишься? Ну-ну. Ты только попробуй. Сергей не пробовал. Знал, на какой жидкой грязи построен его бизнес и эта схема – кто слабей – по тому и музыка – знал великолепно, и действовала она безотказно. Это только непосвященным мнится, что кончились они, лихие девяностые. Ничего подобного. Продолжаются, благонравно уйдя в недостижимые глубины, до которых не дорыться и самому ушлому налоговому инспектору. Сергей сначала что-то отвечал на звонки, по привычке боролся, но пришел момент, когда стало ему все равно. То есть абсолютно. Немыслимое дело – ему мнилось, что ничего не стоит его фирма, ничего не стоят его достижения. Ну ни гроша. Ломанного. А что стоит? Что вообще в этой жизни имеет значение? «Сереженька, возьми себя червонец, кушай супчик. Татьяна Тимофеевна жалуется, что на продленке ты первого не ешь. Ты кушай. И булочки кушай. На все этого хватит» «Но, ма, ты же говорила, что на мопед мне копишь. Так не накопим». «А? Да работу я нашла себе. Еще одну». «Мам, ты так себя совсем изведешь». Он говорил озабоченно и почтит серьезно. Мать и вправду жалко было. Снова сон. Он идет по огромной помойке, где летают обрывки газет и звенят бутылки от бьющихся в них камушков, поднимаемых холодным мощным ветром. Он идет сюда потому, что выбора у него нет. Потому что каждую ночь он приходит в это место, как канцелярская крыса на службу. Его мутит, по щекам струится пот, но он идет, потому что нельзя не идти, потому что… Что? Потому что нельзя не идти. Вот и все. В темноте он не сразу видит ее, своего четвероногого инквизитора. Обычно, сначала ему приходится иметь дело с сонмами тех, кого он уж и забыл давно и, наверное, не вспомнил бы, если бы не заходил сюда, в царство скорби и раскаяния. Конечно же, очень часто он видел Любочку. Люба. Красивая девушка. Смешная. Доверчивая такая. Все красивые девушки так доверчивы? Он стягивал с нее кофточку и быстрее, чем привык, оказывался собственником трепещущей перед ним белоснежной плоти, ее запаха, ее стонов, ее… Отдачи. Она полностью принадлежала ему с той готовностью, которой он от нее даже и не требовал. Он получал свое, а ей следовало научиться получать свое. Да с такой внешностью, будь он ею, он бы… Мир бы поставил с ног на голову и поимел бы его, как следует, как вот эти телки его и имеют с одуревшими олигархами у своих стройных ног. «Сергей, я беременна… Не молчи, Сергей». Но в этот раз ему повезло. Он увидел ее силуэт быстрее, чем привык. Собака, отвратительная в ночном синем мерцании помойки, с безобразно желтыми клыками, скалясь, подкрадывалась к нему, подступая боком, бегом, словно застревая в холодном гнилом воздухе. - Ну что, ждешь меня? Давно? А чего ждешь то? - Я хочу понять, что тебе нужно? Что я тебе сделал? Что ты покоя мне не даешь? Я уже вспомнил, как в третьем классе облил чернилами… как там ее? А, Таньку, соседку по парте. Ну зачем все это? Да я потом… Н-да. Сергей запнулся. Он хотел было выкрикнуть, что по сравнению с его подвигами во времена перестройки его прегрешения с девчушками, даже с матерью, не говоря уж о некрасивой истории с Любочкой – чушь. Ну… Не чушь, естественно, и все же детский лепет. - То, что ты с мужиками вытворял, когда вы глотки друг другу грызли, так это другое дело. Те знали, на что идут. Борьба за место под солнцем, когда вам, кто следует, кость выкинул. А вот те, кого походя обидел – другое дело. Нет тебе за это прощения! И жалости не жди! Собака ощерилась и глянула на Сергея жуткими желтыми глазищами. Он опять проснулся в поту. «Ах, Люба, Люба, - подумалось ему, - ну что бы тебе не простить? Ведь не без гроша в кармане оставил, заботился на первых порах. Как-то машинку сыну покупал…» *** - Ну пока, Любушка. - Я тебя, так понимаю, уже не увижу? - Я не знаю. Знаешь, я же тебе ничего и не обещал. - Ну прощай тогда, - сказала напоследок и впервые ее кроткие голубые глаза странно вспыхнули, словно искра легла на озерную воду, да не погасла, а растеклась синим пламенем. *** Сергей отмахнулся от видения. Посмотрел на себя в глубину трюмо. На него удивленно воззрился отощавший небритый мужик с сумасшедшими глазами. …Проходил день, за ним тянулся другой. Они не были днями болезни. Сергей даже перестал пить. Дело было в чем-то другом. В том, что из сердца продолжало противно сочиться нечто такое, что человек прозаический назвал бы просто силой духа, а колдун и шарлатан жизненными потоками, всякими там энергиями то ли «Ци» то ли «Ши»… - Стой! – отчаянно вопил Сергей в одном из снов, который казался ему последним, потому что и мысленные картинки уже с трудом удерживались его сознанием. Он просто иссыхал, заживо гнил, как всеми покинутый древний старик. - Стой! - В этот вопль он вложил все свои оставшиеся силы. - Ну что тебе? – спросила собака, оборачиваясь. Последнее время она, лишь глянув на него, воротила рыжий нос, норовя удрать в туманные дали помойки. - Что ты хочешь от меня? Я умоляю тебя, скажи. Я сделаю все, что в человеческих силах. И как бы меня не разорили у меня еще много средств. Только скажи. Сергей упал в омерзительную жижу, хлюпавшую под ногами. Собака остановилась. Села. Впервые Сергею показалось, что морда ее приняла вполне человеческое выражение, если, конечно, такое сравнение можно применить к зверю. Из карих глаз собаки, блеснув в лунном свете, покатились слезы. - Я хочу, чтобы ты чувствовал то же, что чувствую я, - сказала она, грустно глядя на луну. - Но… почему? – спросил Сергей беспомощно. – И что ты чувствуешь? - Чтобы понять, тебе надо иметь душу, а не счета в банках, - печально ответила собака. Ее взгляд вновь сделался ледяным, отстраненным. - Но ведь я что-то сделал… тебе? - Ты, даже не заметив этого, убил единственного моего друга. Вряд ли тебе по силам понять, что я чувствую. И есть вещи, которые не исправить. - Но я бы мог облегчить твои страдания, сделать твою жизнь легче, - жалобно, еле ворочая языком, предложил Сергей. - Хочешь, я возьму тебя к себе? Ты забудешь о голоде, будешь жить в тепле и уюте. - Дурак ты, Серый. В тепле и уюте боль чувствуется сильнее. Душевная боль. Сергей съежился, не зная, что еще предложить. Ну, может, разве только попросить собаку прикончить его как-нибудь поскорее? Или самому уйти на помойку? Ведь коленкам, ощущавшим холодное прикосновение к коже гнилой смешавшейся с грязью воды, было даже приятно. Если разобраться только эта часть тела и ощущала какое-то подобие облегчения. - Ну хорошо. Вспомни, что ты сделал такого, что твоя душа стала нечувствительна к страданиям, к стыду и совести, то есть ко всему тому, что мешает, обычно, человеку сделать первый шаг, настоящий и значительный Шаг наверх, по головам других людей, когда треск их шей воспринимается, как музыка. Вспомни же, кто подарил тебе первую музыку? Ответ был настолько очевиден, что Сергей вскрикнул и проснулся. «Только бы она была несчастна», - думал он, бегая в лихорадке по комнате и копаясь в грудах вонючего старого белья, - не вышла бы замуж, нуждалась бы. И сын… Пусть бы он оказался достаточно сообразительным, чтобы не поверить во всякие там сказки про разведчиков, космонавтов и прочую чушь». Наконец ему удалось одеться. Занятие, отнявшее у него больше времени, чем он ожидал, но он был рад потраченным усилиям. Рад вспомнить, как намыливать щеки, как проводить по коже лезвием, оголяя скулы. Найти ее оказалось даже легче, чем он думал. Жила она там же, в том же доме, на окраине города, по сути за городской чертой, но формально считавшейся его брезгливо поглощенной частью. Двор был таким же унылым, как когда-то в юности, когда все они клялись друг другу выбраться отсюда во что бы то ни стало. Найти легко, а вот выпросить прощение… - Да. Я узнала тебе. Да, я прощаю. Знаешь, я давно простила. Ты мне сына подарил, а заботы я от тебя и не ждала, так что иди, возвращайся домой, ты будто не в себе. И снова: - У меня все хорошо. С рабой повезло. Я работаю, представь, в милиции нашей доблестной. Не боишься? Нет. Не нужно ничего. Я тебе это уже раз десятый говорю. Что это с тобой? Приступ благотворительности? - Нет. Люба, а сын? Я бы хотел его увидеть. - Ни к чему это. - Ну почему? Люба, пожалуйста. Я прошу тебя. Пожалуйста. Увидеть бы его… - Ты его напугаешь. С тобой не так что-то. Она попыталась его выпроводить, мягко, но настойчиво. Вежливо подвела к дверям. В глазах – холод. Сергей неожиданно для себя расплакался, не желая уходить. Люба смотрела на него во все глаза. Раздался голос. Удивленный, мужской. - Это кто еще, Любаша? - Сергей. Ну… Ты помнишь. - Пришел, значит? Ах ты, смотрите, пожалуйста! Вышла глупая мерзкая сцена, Алексей выставил его за дверь. Грубо, бесцеремонно. Пытался драться, но что-то его остановило. - Иди отсюда, понял? Чтоб не видел тебя больше. Мне на твоих бугаев из охраны пофиг! И чтобы доказать насколько ему пофиг, Алексей разразился длинной матерной тирадой, а Сергей отстраненно, погружаясь в какой-то туман подумал, что, видимо, совсем плох стал – раньше эта сопля, тощий, некогда срущий перед ним от страха подросток, не посмел бы и слова вымолвить даже если бы Сергей при нем стал Любку целовать в засос. Вернувшись, он рухнул на кровать и решил, что не встанет уже. Не может же человек жить, если нет никакого к этому делу желания. Все, все ему осточертело, ни одно казавшееся раньше увлекательным развлечение не представлялось интересным. Цель, столько лет манившая вперед, воспринималась теперь бумажкой, подсунутой доверчивому ребенку вместо конфеты. Он долго добивался ее, клянчил, боролся, старался, отталкивал других. И вот обертка развернута, но под ней – пустота. Сколько он так лежал Сергей и сам не смог бы сказать. Даже физиологические потребности не поднимали его с промокшего от пота ложа, потому что он не испытывал больше никаких потребностей, да и не мог вспомнить, когда последний раз ел. А пил как-то, кажется, из-под крана, внезапно почувствовав жажду, когда брился перед походом к Любе. Серая полутьма становилась темно-синей, бархатной, ее золотыми иглами прокалывал рассеянный свет уличных фонарей. Потом мир заливался чернилами, а иглы прокалялись от равнодушного холода ночи и влетали в окно тонкими серебряными стрелами. Ближе к утру они таяли в дымке подступавшего утра и Сергей накрывал одеялом голову, чтобы не видеть ни солнечного, жгущего глаза света, ни молочно-бледной мути встававшего над городом дня, готового расплакаться нескончаемым унылым дождем. Так, то высовывая голову из-под одеяла, то ныряя под него, как мокрица в щель, он сумел отследить три или четыре смены дня и ночи. Где-то между утром и днем или между вечером и ночью он услышал, что кто-то крадется по комнате. Мозг пробудился и с болезненной ясностью он ощутил невыносимую судорогу мыслей. Он вспомнил, что последнее время не следил закрывает ли за собой дверь. Он даже не мог ручаться, что хотя бы прикрыл ее. Итак… Кто-то проник в квартиру. Бомж? Собака? Та больше ему почему-то не снилась, но при одном воспоминании о ней Сергей подскочил на кровати, вглядываясь в полутьму отвыкшими к осмысленному опознаванию окружающих предметов глазами. К его удивлению и огромному шоку он увидел перед собой какую-то женщину. Неужели вернулась Юля, подумал Сергей с отвращением, но голос, которого он меньше всего ожидал услышать в своей одинокой берлоге, развеял его опасения: - Так ты и в самом деле болен? - Люба? Что ты здесь делаешь? - Прости, но ты же сам звал меня к себе. Я вот такая дура – поверила. Так ты мне не рад? Мне уйти? - Нет! Я прошу тебя, останься! Только… Осторожно. Тут может быть… Сергей нервно огляделся. Он не ломал никаких комедий. Он и в самом деле опасался, что где-то все-таки спряталась собака и напугает Любу. А при мысли, что она исчезнет (уйдет или просто растворится в воздухе) его сердце разорвется, ослабленное из-за того что из него что-то вытекло без остатка, заполнившись взамен чем-то новым, болезненным, похожим по вкусу на слезы, глотаемые тайком под покровом ночи, когда он еще умел плакать. Люба положила ему на лоб руку. - Ты холодный, как покойник. - Да? А я и есть покойник, - убежденно ответил Сергей и прикусил язык. «Ты ведешь себя, как прыщавый придурошный подросток, будто хочешь произвести впечатление или еще что. Заткнись!» - крикнул он себе мысленно. - Нет еще. У тебя сердце бьются, - мягко сказала Люба. И в самом деле – она переместила руку ему на грудь, проведя по обнаженной коже теплой нежной рукой, обогнув сосок позабытым движением из жизни до начала рождения вселенной, когда он еще был просто мальчишкой, когда он покупал по просьбе мамы килограмм картошки и литр молока после школы… Его рука дернулась вверх. Он поймал ее за ладонь, прижал к сердцу. - Так оно есть? Правда? - Да. Как ни странно – но оно есть, - очень серьезно сказала Люба, на секунду забавно нахмурив брови, будто ученый, объявляющий с приличествующей случаю сдержанностью о неправдоподобном, но свершившимся открытии мирового значения. Неожиданно Сергею стало хорошо. Нет, не просто хорошо, а очень-очень хорошо. Ну как будто в холодный дождливый город, заколдованный на вечное прозябание под тяжелым свинцовым небом вбежало солнце, как огромный веселый дядька и, легко подхватив Сергея, посадил его к себе на ладонь, улыбался и дул ему в лицо, чтобы растрепать снова ставшие золотыми волосы. Нет… Как-то по-другому. Словно он был деревом, уже засохшим, а на него пролился грибной дождь, напитал его корни живительной влагой и со звоном по стволу побежали соки новой жизни. - Пожалуйста, не уходи, - прошептал он, не веря, что она послушается, но не имея сил остановить себя. – Оставайся со мной. Навсегда. Я буду тебе… хорошим мужем. «Браво! Глупее фразы не придумать и за тысячелетие!» - Да? Так ты думаешь, что исправился и у тебя получится? - Да! Получится. И для сына… Как ты его назвала? - Сергей. - Сергей… Я буду с ним нежным и заботливым. - Нет. - Нет? - Не надо с ним особо нежничать. Я с некоторых пор уверена, что Сергеев нужно держать в ежовых рукавицах. Сумеешь? - Да. Я буду с ним строгим. Но все рано нежным. Только не уходи. Пожалуйста. - Хорошо. Я останусь. У тебя нужно порядок навести. И она осталась. И стала наводить порядок, а Сергей встал с кровати впервые за долгое время и пытался ей помогать. Он боялся отойти от нее хотя бы на секунду и пугался, когда она пропадала из поля зрения. Но сказывалось недоедание и нездоровый образ жизни в последние недели. Когда он помогал Любе вешать мокрые, извлеченные из стиральной машины занавески, он почувствовал головокружение и едва не упал в обморок. Люба уговорила его вернуться в спальню и лечь. - Я не предаю тех, кто мне доверяет, - сказала она без упрека, очень спокойно, но твердо. – Если я сказала, что не уйду, то не уйду. Вот только ненадолго, чтобы вернуться с Сережкой. А вот своими безумствами ты нас с ним прогонишь. Лежи и не делай глупостей. Жди нас. Не выходи никуда. И ничего не бойся. Сергей с трудом справился со слезами, поняв, что она выйдет из квартиры, но ненадолго ведь? Ведь она не обманет? Но он не должен ее пугать. И сына своего не должен. Он ждал ее недолго, но ему показалось, что прошла вечность новых страданий, особенно болезненных для его сердца, только начавшего заново биться. Он о многом передумал. В том числе и о том, что и его так когда-то ждали, со слезами и гаснувшей надеждой, - его мать и сама Люба. Только он не пришел. Может ли он рассчитывать на то, что придет она? - Я ухожу, - сказал вдруг кто-то совсем рядом. Сергей поднял взгляд. На подушке прямо грязной задницей на чистой наволочке сидела собака из его кошмаров. Вид у зверя был утомленный, но не такой зловещий как обычно. И все же сделалось страшно, как всегда, когда он ее видел. - Ты уходишь? Потому что я раскаялся? - Нет. Потому что ты стал недосягаем. Кстати, я ухожу только из твоих снов. А вот в жизни могу и прийти. Не вздумай прогнать меня и помни, что та псина, которая будет здесь жить, ничего о наших с тобой делах не знает. Не обижай ее. А то… Ну сам понимаешь. - Не буду! Наконец пришла Люба, привела с собой сына. Сереженька очень напомнил Сергею его самого, из позабытого детства. Также Люба притащила рюкзак, в котором оказались немногочисленные пожитки. И еще с ней пришла собака – желтой масти. Сергей замер, но справился с собой, даже вымучил приветливую улыбку. - Вот и еще один постоялец. Да, если не берешь ее, то и мы уходим. Ее Сережка нашел. - Да. Конечно! Всем места хватит! Та собака и вправду ничего не помнила. И вообще она была к этой истории никак не причастна, должны мы признаться читателю, сумевшему добраться в терпеливой своей благосклонности до этих строк. Не знала эта собака, которую совершенно случайно (если кто верит в случайности) увидел пару дней назад мальчик Сережа, и о своем фантоме, вторгшемся в сны заболевшего гендиректора перерабатывающей морепродукты фирмы. В эту историю она попала только потому, что ею пожалел один человек, случайно увидевший, как она безмолвно плакала над трупом своего сбитого каким-то выродком друга и стояла среди равнодушных машин-убийц обреченная скитаться по помойкам, пока и ее, уже одинокую не подкараулит подлая безобразная смерть. На глаза того человека навернулись слезы. Ах, если бы он только мог! Он бы увел собаку с автострады, как мог бы утешил, но его увозила маршрутка куда-то вперед, на каторгу, в которую превратили жизнь инженеров с высшим образованием такие вот бездарные сволочи, потому что ничего не стоит для них жизнь человека, не говоря уж о собачьей. И со всей ненавистью, с иссушающей душу злобой пожелал человек этот, чтобы собачьи слезы сполна отлились убийце четвероногого рыжего страдальца. Потом тот человек обо всем, что видел, забыл, завертевшись в безнадежной круговерти будней. А его проклятие сбылось, дав результаты, которые, возможно удивили бы и его самого.
Лийа: Борисов П. Прекрасно Осталось... 3 истории такого же качества и...
БезобразнаяЭльза: Название: Т, что умела летать Автор: Эльза Рейтинг: PG (детский )) Тип: гет Примечание: вне конкурса На кухне зажегся свет, зашумела вода. Дмитрий вздохнул, осторожно прокрадываясь к двери. Он устало прислонился к обклеенной «кирпичиками» теплой стене, зажмурился. Шмыгнул носом. Пахло апельсиновым средством для мытья посуды, свежезаваренным чаем с бергамотом, чистой клеенкой. Слышались шажки – легкие, ритмичные, словно жена на кухне пританцовывала. Дмитрий улыбнулся, представляя ее небольшую стройную фигурку, которую не безобразил ни бесформенный шерстяной халат, ни пролетевшие годы. Однако войти он не решался. Сколько же лет прошло с тех пор как они впервые встретились? Почти случайно. Она оказалась той самой девочкой, которая подвернулась Марине Петровне – некогда дипломному руководителю Дмитрия, чтобы сообщить о тяжком недуге, внезапно ее настигнувшем. На самом деле, как выяснилось со слов Эльвиры много лет спустя, вовсе не заболела Марина Петровна, а просто слегка загуляла, на почве чего захворав, и ее молоденькой соседке полагалось перехватить Дмитрия, дабы избежать конфуза. Эльвира… Имя – не очень. Да попросту несуразное имя. Дмитрию представлялось, что с такими именами бывают только старые стервозные дворничихи или экзальтированные учительницы музыки. Поэтому, услышав, что соседкой Марины Петровны является «моя красавица Эльвирочка, вам бы познакомиться», Дима тот час же потерял к девушке всяческий интерес. А она, наверное, его видела, раз сразу узнала и вовремя «поймала» на подступах к дому. Она его поразила с первого взгляда – тоненькая, почти бесплотная. Волосики мышиного цвета, вьющиеся, как вьюнки летом. Ну, когда на огурцах, на ветках такие цепкие пружинки появляются или у некоторых ползучих цветов. Такие же завитушки – упругие, но нежные. Глаза у нее были огромными, светло-серыми. Как талая вода. Ресницы густые и неожиданно черные. Нет, не косметика. Никогда Эльвира косметикой не пользовалась, задирая свой маленький изящный носик. «А мне не нужно», - говорила. Характер. Это, наверное, потому что Эльвира все-таки. Она вообще представляла собой странную смесь невыносимой заносчивости, почти снобизма («…а ты это не читал?..» - Взгляд делается жестким, отстраненным…) и кротости («…да мне не нужно. Нет, спасибо, я не хочу. Нет, не надо, давай, лучше, по-твоему сделаем»). Постепенно Дмитрий и в ее скромности стал видеть заносчивость. Ей никогда и ничего не требовалось. Ни обновок, ни подарков. Ничего. Ничего, кроме его рядом и чтобы слушать, как он говорит. Сначала Дима думал, что это и хорошо. Кому же не понравится, когда тебя внимательно слушают? Но потом ему стало интересно и ее мнение, и как-то вдруг перестали устраивать ее милые улыбки – ну, вроде как «нет у меня своего мнения, любимый». Мол, «давай у меня только твое мнение будет». Но в ее глазах, сводящих его с ума на первых порах и терзавших его сердце впоследствии, вспыхивали и гасли лукавые искорки. В них была тайна, в ее глазах. И разгадка всего. Например, того, как можно ходить по земле, едва касаясь ее поверхности. Что, в общем-то, чепуха по сравнению с другими ее способностями: никогда не раздражаться на людей, в самой скучной и муторной ситуации находить силы улыбаться, да так светло, что улыбка эта поистине творила чудеса – людям вдруг смешными казались проблемы и на нет сходили готовые развязаться ссоры. Он женился на ней, едва познакомившись, он потащил ее в загс, будто опоенный любовным зельем. Он знал, что вот-вот должно прийти отрезвление. Но оно не наступало. Она делала все то же, что и другие женщины, но оставалась в ней неуловимая загадка, а Эльвира молчала, таила свою тайну, мерцавшую в лучистых глазах. А он все не мог понять, где же прячется ее настоящий мир, что дает ей силы. Книжки? Она много читала. Любила обсуждать книги, но поначалу он не подходил на роль начитанного собеседника и тогда он бросился читать. Он с остервенением глотал том за томом, как удав колючки. В конце концов, у него тоже была гордость, и он не собирался в чем-либо ей уступать. А она… Взмахивала черными, никогда не знавшими туши ресницами над светлыми глазами и тихонько улыбалась. Соглашалась спорить. Мягко переспоривала. Не всегда. Иногда принимала его сторону, глаза переставали мерцать, замирал их лучистый свет и струился вглубь. Она утверждала, что у нее не было лучше собеседника. У них появились общие любимые книги. Но она продолжала от него ускользать, словно льдинка, таящая в глубине ее тихой души. Он был допущен на территорию, от которой раздобыл ключи, но оказался недостаточно зорким, чтобы отыскать то сокровище, которое она от него прятала. И он стал страдать. А она, заметив, как он мучается, поблекла и тоже затосковала. Она впервые за их совместную жизнь допытывалась, что является причиной его хронически дурного настроения. И тогда, как мог, он объяснил ей. - Радость моя, ты же не думаешь, в самом деле, что у меня может быть от тебя какая-то тайна? – мягко спросила она. - Нет. Я знаю, что осмысленно ты не станешь от меня что-либо скрывать. Но я также знаю, что с тобой что-то происходит. Что-то такое, о чем ты мне не говоришь. Скажу, как ты – я это чувствую. Она улыбнулась. Так, как только она умела – и кротко, и снисходительно. Ласковой прохладой по его лицу заскользил ее взгляд, неожиданно сделавшись немного смущенным. - Горе ты мое… Ты слишком много думаешь. Это твоя беда. И анализируешь много. Знаешь, я до того, как ты прочитал мои книги, их совсем и не понимала. Теперь ты мне их объяснил. Но я не стала их любить больше. И меньше не стала. Иногда я думаю, что думать и не надо. И не все можно объяснить. - Объяснить все, наверное, нельзя, но абсолютно все можно попытаться понять. Он помнил тот миг – в ее лучистых глазах померк свет, словно льдинка в ней угодила под прожорливый лучик света. - Ну хорошо… - медленно произнесла она, вздохнула. А потом выпалила, глядя ему прямо в глаза: - Я умею летать. Он точно не помнил – воспринял ли тогда это признание, как шутку. Или… Все же сразу закружилась голова, как бывает, когда происходит нечто неожидаемое, такое, чего быть не может или ты очень не хочешь, чтобы было, а оно есть. Нет. Это даже тогда, в первый миг, не осозналось шуткой. Он вдруг понял, что под ногами разверзлась почва и ухнула вниз. Какое–то время он просто смотрел на нее, выискивая верные признаки сумасшествия. Она отвернулась. - Думаешь, я чокнутая, да? - Нет… - растерянно, но нежно отозвался он, боясь ее оттолкнуть. На миг она и вправду показалась ему похожей на птицу. Неловкое движение – вспорхнет и улетит. – Я все понимаю. Тебе кажется, что ты умеешь летать. - Нет. Не кажется. Я и в самом деле умею, - сказала она жестко и снова посмотрела на него, а глаза ее таяли, таяли…. - То есть… Как птица? - Да. - Здорово, - сдержано согласился он. В голове застучали молоточки. - Покажи мне. - Ты не веришь. Смысл показывать? - Я верю, - сказал он, как мог успокоительно. Тогда она, побуравив его недоверчивым взглядом, закрыла глаза, встала на цыпочки, потянулась вверх и, раскинув руки, взмахнула ими, как крыльями. На ее лице появилась улыбка, но какая-то болезненная, словно судорогой свело губы... Дмитрию сделалось дурно. Он не закричал, а скорее вскрикнул: - Прекрати! Она прекратила. Только глянула затравлено и прекратила. Дальше их жизнь превратилась в кошмар. Они, до этого нелепого случая жившие мирно, начали ссориться. Временами ему становилось жутко и противно – он живет с ненормальной. Мелькала у него в молодости мыслишка – завести любовницу, только для утехи, потому что любить, кроме Эльвиры, он знал, никого не сможет, да он не шел на это, потому что едва он только посматривал на других женщин, жена вся сникала, пугалась, как ребенок, которого могут предать. Он жалел. Тревожился за нее, да и слишком тонко, необратимо как-то переплелись их души. Ее – странная, необщительная, интровертная, но, обычно, принимаемая всеми людьми, как принимается теплый спокойный денек с прикорнувшим за облаками солнышком. И его – практичная, общительная, также сложная, мудрая, как бывает с людьми, которые с большим уважением относятся к Бытию со всеми его трудностями и радостями и трепетно изучают его, не опираясь на чужой теоретический опыт. По-хорошему, они были разительно непохожи. Вроде как если бы сошелся слепой с глухим. Так она кричала ему позже… Кричала, ставшая другой, не той уже трогательной девушкой, а женщиной, вдыхающей сигаретный дым и выдыхающей совсем не благовонные ароматы. Они расставались, сходились вновь. Пытались жить вместе по странной привычке – находить, спотыкаясь, друг к дружке какой-то особый путь, который способен соединить и слепого с глухим, быть может потому, что они же едва его не нашли, прожив вместе долгие-долгие годы. Он запивал, брал себя в руки. Временами, видя, как все более дикими становятся ее глаза, он подумывал о том, что и сам скоро сойдет с ума. Почему они снова оказались вместе? Сколько прошло лет ада? Ни он, ни она не считали. Не было для того сил. У него появились женщины… В отместку она, к его удивлению с легкостью преобразившись в эффектную красотку, правда что с несколько легкомысленным характером, своих поклонников стала коллекционировать. Говорила ли она им о том, что умеет летать? Одному, как выяснилось, сказала... Как удержались на краю пропасти? Она, сохранившая прелесть цветка, засушенного между страниц книги, притихшая, лежащая на кровати в его - опять его – квартирке, с забинтованными да загибсованными ногами. Он, только продвинувшийся по службе, спасавшийся от увольнения изворотливостью своего практического ума. И снова зажили. Часто - тихо, мирно. Будто бы и не было того разговора о том, что она умеет летать. Они вообще мало разговаривали. Больше не обсуждали книги и вообще старались не обсуждать ничего серьезнее бытовых проблем и скучной, но такой спокойной рутины. Потому что разговор мог легко выйти из-под контроля, потому что сыпались упреки, потому что она, подвыпившая или в истерике, подбегала к окну, распахивала его и вставала на подоконник. А он замирал не в силах произнести больше ни слова. Потому что кто-то из ее любовников уже как-то крикнул ей зло: «Ну же, лети, дура юродивая!!!» И она полетела. Чудом осталась жива, и еще большим чудом было то, что не покалечилась. Этаж был шестой... Он не мог позволить себе забыться, держал себя в руках, хотя порой от ничем не снимаемой усталости на работе находился на пределе. Но никаких посиделок с друзьями, никаких больше загулов – дома жена, больше похожая на больного ребенка. А у обоих уже ни отцов, ни матерей… Почему он стоял теперь перед дверью и боялся войти? Потому что их ссоры вспыхивали мгновенно, и никогда нельзя было с точностью сказать, как пройдет этот вечер, каким будет утро, не останется ли он на ночь один, тревожась за нее, выскочившую, будто бы выпорхнувшую, из дома. Эльвира напевала. Так уютно, нежно. Ему просто хотелось слушать, слушать хоть вечность, только бы не прервались эти минуты тихого полубезумного счастья. Вдруг он, внимательно прислушивавшийся, почувствовал, что ее голос звучит как-то странно, словно растекаясь под потолком, и не было больше слышно тихих шажков. Только вода журчала. Сердце Дмитрия замедлило ход, сжавшись в похолодевший комочек. И все же он заставил себя переставлять непослушные ноги, чтобы войти, войти туда, где его, обычно, ожидал после работы необыкновенно вкусный ужин или невероятно нелепый скандал. На кухоньке было тепло от пара, который сотворил собой нечто вроде тумана. Пар был безвкусным и будто нарочно декоративным, а его источником являлась кастрюля, в которой кипела простая вода – наверное, для картошки. По стеклам больших окон – у Дмитрия была большая, современная квартира – расплавленным, искрящимся хрусталем стекала влага. Матовые венчики люстры давали мягкий, ласковый свет. Клеенка блестела, чистая, недавно купленная; в идеальном порядке на столе были расставлены заварочный чайник, сахарница, масленка. Две большие плоские тарелки поблескивали невысохшими еще после мытья капельками воды, растекавшимися по краям призрачными желтыми лунами… Пол также был идеально чист, Эльвира вообще была чистюлей, когда не была разгильдяйкой. Только вот ее самой на полу не было. Жена Дмитрия, умудрившаяся сохранить и в сорок лет девичью хрупкость, плыла под потолком, мечтательно прикрыв глаза и раскинув руки. По ее четко очерченным, вечно обветренным, но не потерявшим безупречной формы губам блуждала улыбка. Эльвира была счастлива и, кажется, сама не понимала, что летает, летает на самом деле, по кухне типовой квартиры, типового новостроечного дома, в двадцать первом веке. Сначала Дмитрий смотрел на нее с испугом – как человек увидевший живого инопланетянина и уговаривающий себя не сойти с ума. Потом… Как-то неожиданно его сердце потеплело, словно его выпустили на свободу и на миг ему показалось, что он и сам сейчас взлетит, подлетит к Эльвире только чтобы обнять ее, чтобы прижать к себе и не выпускать уже больше… Чтобы никогда ее ноги не касались земли. Для этого только и нужно – носить ее на руках. Из его глаз брызнули слезы. Настоящие, ужасно соленые и жгучие – наверное, потому что он и считать бы не решился годы, когда еще плакал навзрыд. А она услышала его всхлип и распахнула глаза. Выражение умиротворения тут же покинуло ее лицо, она испугалась, сильно испугалась и вся будто бы съежилась. Дмитрий едва успел подбежать к ней, падающей, чтобы ее поймать. - Ну что ты так дрожишь, Птица моя? – спросил он шепотом, потому что голоса пока найти не мог. Они сидели на чистом линолеуме, изображающем своим рисунком зеленоватую каменную поверхность; она у него на коленях, прижимающаяся к нему, как перепуганный ребенок. - Я… Что это было? Неужели снова?.. Она замолчала, потому что губы задергались и потекли слезы. - Снова «что»? Летала? Да. Ты летала. В самом деле. И я теперь точно знаю – ты умеешь летать! Он обнял ее сильнее, словно опасаясь, что она тут же и улетит, едва услышав подтверждение из его уст своей какой-то кошмарной, экстрасенсорной или черте знает какой еще особенности. Эльвира вытерла слезы, посмотрела на него совершенно здоровыми, спокойными глазами. Такие глаза у нее были, когда в юности она заново объясняла ему «элементарные» вещи. Ну... вроде того, что здороваться нужно даже, если с тобой не здороваются, если тебе хамят – в ответ удваивай вежливость, эльфы существуют, равно как и домовые… А настоящая любовь длится вечно. Тогда он ей верил. Правда, верил. Вообще каждому ее слову. До того ее признания… - У меня в детстве получалось летать, - объяснила она буднично. – И еще в юности, и после того, как мы поженились, только я боялась тебе говорить, чтобы не напугать. У некоторых людей от таких вещей крыша съезжает. - А потом? – Он поцеловал ее в щеку, заглянул в глаза. - А потом вдруг прошло. Давно уже. Я знала, что умею, а не выходило. Она нервно рассмеялась. Дмитрий погладил ее по душераздирающе желтым крашеным волосам – жестким и давно потерявшим свой нежный мышиный цвет, зато все так же вьющимся аккуратными спиральками. - Вот и хорошо, - сказал он. – Теперь ты снова умеешь летать и будешь это делать, когда захочешь. Только ты всегда зови меня, ладно? Чтобы я мог тебя поймать если что. - А ты не будешь нервничать, переживать? - Из-за чего? - Ну… Что я летаю. - Нет. Только если ты не захочешь улететь от меня. Они улыбнулись друг другу, снова обнялись, абсолютно успокоенные и оба задумавшиеся об одном и том же деле, которое им бы давно следовало осуществить и которое теперь непременно должно было получиться. Он даже мысленно смирился с тем, что ему не только все равно мальчик у них будет или девочка, но даже не важно – будет малыш уметь летать или нет. - Неважно, - прошептал он. Она кивнула ему, а он, хотя и не видел этого жеста, его почувствовал и счастливо улыбнулся.
MaryAnn: Эльза! Это потрясающе. И рейтинг тут совсем не детский. По-крайней мере заставляет подумать о совсем не детских вещах. История с горчинкой и изюминкой. Совершенно обыденная (сколько рядом с нами близкий, умеющих летать, а мы проходим мимо и часто инерционно киваем головой) и вместе с тем фантастическая. Однозначно настроение создаёт. Спасибо за приобщение.
БезобразнаяЭльза: MaryAnn Вам спасибо за отзыв и за истории Вот бы к нам кто из умеющих летать залетел )) Осталось две истории.
Лийа: Я думаю, пора подводить предварительные итоги. Я уже держу в голове победителей. И все же вывешиваю голосовалку. На всякий случай напоминаю - конкурс был и остался призовым. Поэтому уже прошу всех участников сообщить мне в личку почтовые данные.
remma_lu: Название: Легенда Автор: remma_lu Жанр: Легенда Категория: Гет Рейтинг: рекомендовано всем Мы встретимся вскоре, но будем иными. Есть вечная воля, зовет меня стая... DDT Случилось это давно. Задолго до того, как мы родились снова. У тебя еще не было пирсинга в правой брови, а я не красила волосы в черный. Можешь не верить мне, но у тебя было чудесное ангельское лицо, похожее на то, что теперь, но все равно немного другое. И волосы темно-каштановые, немного темнее, чем у меня. И звали нас тогда по-другому. Тебя Ветер, а меня Снег. Полагаю в честь ветра и снега. Хотя вполне возможно, что это их потом назвали в нашу честь. Я не помню, как назывались страна и место, где мы жили. Для того, кто так давно существует во Вселенной, это постепенно теряет значение... Та жизнь, которую я тебе описываю, была нашей первой жизнью, а потому мы ничего о ней не знали. У нас были родители. Не те, что сейчас, но они нас любили так же, как и теперешние. Иногда я думаю, что родители во все времена были одинаковыми. Такая уж их родительская доля. Мир, в котором мы тогда жили, был не похож на тот, в котором мы живем теперь. И люди сильно отличались от нынешних. Мы тоже не были похожими на себя. Тогда мы только начинали путь познания и слишком многого не умели. Например, притворяться: плакали, когда больно, и смеялись, когда весело. Ложь мы узнали намного позднее. Ты наверняка уже ничего не помнишь - ни ослепительные рассветы, ни волшебные закаты той первой жизни. Тогда это было в новинку, и мы все никак не могли привыкнуть. И небо. То неистово-синее небо!.. Я тоже многое начала забывать. Мы познакомились как раз на закате. На сломанном дереве над речным обрывом. Солнце уже утонуло в молочно-синих облаках на горизонте, но его оранжево-желтые прозрачные лучи еще просвечивали из-за синей пелены, освещая небо, как лучи прожектора в кинотеатре. Это было красиво. Как красив каждый закат и по сей день. Солнце уже совсем скрылось, а я все еще сидела и смотрела на небо. Потом появился ты, возник ниоткуда, словно вышел из прохладного воздуха. Не знаю, сохранил ли ты эту свою привычку - подкрадываться бесшумно? В те времена ты очень это любил. Любил незаметно подойти и встать сзади, а потом ждать, пока человек обернется и увидит тебя. Тебя забавляла реакция людей: они смотрели на тебя, как на чудо. Ты и был чудом. Каждый из нас был чудом и для самого себя, и для всех остальных. Я обернулась и увидела тебя. Я удивилась. Не первый раз в жизни, но в один из первых. Ты не смотрел на меня, смотрел на небо, и мне показалось, что ты забыл, зачем оказался на дереве над речным обрывом. Ты стоял на накренившемся стволе, не теряя равновесия, и был похож на ангела, спустившегося с неба. Не знаю, кто придумал, что у ангелов непременно светлые волосы и голубые глаза. По мне, ты вполне похож на ангела и с пирсингом в брови... Я задумалась, а когда вернулась в реальность, ты уже смотрел на меня. Смотрел с интересом. В первой жизни интерес вызывало все, что мы видели, слышали или чувствовали - ведь все это было так ново. - Почему ты сидишь тут одна? - спросил ты. - Я всегда сижу тут одна, - ответила я. Это было место моего одиночества. Я не могла этого объяснить, а ты бы не понял. - У тебя нет никого, кто сидел бы рядом? - осведомился ты. Я задумалась: у меня были мать и отец. Но они были совсем не те, кто мог бы составить мне компанию здесь, над речным обрывом. Были у меня еще брат с сестрой. Но и они не подходили на эту роль. Понятия "друзья" я тогда не знала. - Нет, - ответила я. - Никого нет. - Хочешь, я буду приходить и сидеть здесь с тобой? А почему бы и нет? У меня не было никаких возражений, да и с чего им было взяться? И ты стал приходить каждый день на закате. Я забиралась на дерево, а когда оглядывалась, ты уже стоял рядом. Сначала было немного непривычно, что на моем месте есть еще кто-то помимо меня. Но пришел день, когда это сломанное дерево стало нашим местом. Это произошло незаметно и как бы само собой. Однажды я пришла туда, а ты уже сидел и смотрел на реку. Я не смогла подкрасться незаметно, как это делал ты, ты меня услышал и обернулся. - Привет, Снег. - Здравствуй, Ветер. И я села рядом. И мы, как всегда, молчали. Мы были совсем детьми. Но тогда уже нас волновали важные вопросы. Однажды ты пришел и сказал мне: - Я рассказал про тебя маме. Она сказала, что мы друзья. Слово "дружба" придумали незадолго до нас, и мы его еще не знали. - А как это? - не поняла я. - Мама сказала, что друзья - это люди, которые помогают друг другу, заботятся друг о друге и любят друг друга, как братья. Я задумалась, пытаясь представить тебя своим братом, но так и не смогла этого сделать. Мой брат был уже взрослый, и сильный, и смелый. А ты был мальчишкой, хотя тоже отчаянно смелым. Думаю, даже теперь это качество не оставило тебя, верно? - Ты думаешь, мы могли бы быть братом и сестрой? - спросила я. - Раз мы друзья, наверное, так и должно быть. Мы честно старались, и у нас получалось. Конечно, со временем мы перестали видеться исключительно на нашем месте. Мы часто проводили время вдвоем, и нам было весело. Во всем мире тогда для меня не было человека ближе, чем мой друг Ветер. Мы очень скоро выросли, но были по-прежнему неразлучны. Старое дерево над рекой совсем засохло, но это все еще было наше место, и мы ночи напролет сидели там, смотрели на небо и давали имена звездам и созвездиям, не зная, что тысячелетия спустя люди назовут их по-другому. Мир уже значительно усложнился. Мы росли и постигали новые истины и законы жизни. Это не всегда оказывалось приятно, иногда даже болезненно, но это было правильно. Первую потерю я узнала лет в шестнадцать. У меня была ручная канарейка, которая жила в нашей семье многие годы. В какой-то момент она перестала чирикать, не летала больше и отказывалась есть, а только сидела у окна. Потом у нее стали вылезать перья, и это было ужасно. Я спросила у матери, возможно ли такое, и она ответила, что это называется старость. Когда через несколько дней я обнаружила канарейку лежащей без движения, я узнала, что в мире есть еще смерть. Я всей душой возненавидела старость и смерть. Тогда впервые я узнала, что есть еще ненависть. И страх. Единственный, кто пришел хоронить канарейку вместе со мной, был ты. Мы положили птичку на широкий лист кувшинки и пустили его вниз по течению реки. С нашего берега мы видели, как волны уносят канарейку вдаль. Я плакала у тебя на плече и рассказала о том, что поведала мне мама: - Мы все когда-то состаримся, Ветер. Все без исключения когда-нибудь состаримся и умрем. - Умрем? Как Солнечный Луч? Солнечный Луч - так звали мою канарейку. Солнечный Луч, который еще совсем недавно забавно прыгал и чирикал на окне, а теперь плыл по реке, бездвижный и молчаливый. Тогда мы поняли, что значит умереть. Я видела, что тебе тоже было страшно. Но ты храбрился, ты всегда был очень смелым. - Пусть так. Все состарятся, - сказал ты. - И все умрут. Все, но не мы, Снег. Мы всегда будем молодыми. И это не было ложью, потому что ты искренне в это верил. И я поверила тебе, потому что хотела, чтобы ты оказался прав. Время шло, но мы действительно были еще молоды. Постепенно ты сделался совершенно похожим на моего брата - тоже стал взрослым и сильным. Но я почему-то по-прежнему не могла представить тебя на его месте. А потом в нашей жизни появилась Северная Звезда, девушка, которую ты полюбил. И это было не просто впервые - это была самая первая любовь. Может, и сейчас еще по временам ты видишь ее во сне. Она была красавицей. Наверное, она и сейчас красива, и живет где-то в нашем мире далеко от тебя и меня. Может быть, она уже стара и готовится умереть с тем, чтобы вновь родиться. А, может, она только появилась на свет. Хотя не исключаю, что ты или я каждый день проходим мимо нее в толпе... Я помню, как ты впервые увидел ее на празднике Солнца, который теперь люди зовут днем летнего солнцестояния. Уже тогда я почувствовала, что произошло что-то важное. Но я была не старше тебя, и тоже не знала, что такое любовь. А потом ты пришел ко мне очень взволнованный. Ты пытался объяснить мне, что с тобой случилось, но не мог. Ты не знал, что происходит, и я с удивлением поняла, что ты боишься - впервые боишься чего-то с того момента, как узнал о смерти. Ночь катилась к рассвету, и мы сидели на нашем дереве над рекой, когда ты рассказал мне все это. - Это тоже дружба? - спросил ты встревожено. И мне впервые захотелось солгать. Я могла бы сказать, что это так. И ты поверил бы мне, потому что привык во всем мне доверять. Наверное, именно поэтому я сказала правду: - Нет, Ветер. По-видимому, это то, что люди назвали любовью. Ты вздрогнул. Странно, но ты почему-то верил, что это тебя не коснется, как верил в то, что будешь жить вечно. - И что мне теперь делать? - спросил ты отчаянно. А что я могла посоветовать? Я ведь тоже столкнулась с этим впервые. - Наверное, надо пойти к Северной Звезде и все ей рассказать. Небо ведает, чего мне стоило это произнести! Я чувствовала, что в душе моей зреет что-то большое и чудовищно темное, неприглядное, чему нет места в светлом мире. Меня раздирала ревность, но я не знала тогда, как это называется. Я отпустила тебя, и честно порадовалась, когда ты сообщил мне, что любовь эта оказалась взаимной. Но внутри меня разрасталась горечь и чувство обреченности. Не знаю, мой светлый мальчик, любила ли я тебя в той первой жизни сильнее, чем брата, или это была ревность лучшей подруги, но с тех пор, как ты обрел Северную Звезду, я потеряла покой. Ты не приходил больше ко мне со своими трудностями или радостями. И я чувствовала себя ненужной. Мы все реже стали видеться, и наше место снова скоро превратилось только в мое. Пока ты был рядом, я никогда не чувствовала себя одинокой. А теперь вдруг поняла, что многие вещи не могу поведать никому, кроме тебя. И, несмотря на то, что у меня была любящая семья, мир внезапно опустел. Я оказалась неготовой к борьбе с одиночеством. Ту значительную часть моей жизни, которую занимал ты, заполнила пустота. Казалось, в мире не было ничего, кроме обреченности и холода. Я искренне радовалась, видя твое сияющее лицо. И никогда ни в чем тебя не винила - Небеса свидетели - никогда! Во всем виновата была только я сама. Наверное, я слишком много души отдала тебе, слишком близко подпустила к своему сердцу. Я так привыкла к тебе, что не мыслила без тебя жизни. И в этом была моя ошибка, ведь то была моя первая жизнь. Откуда же мне было знать, что людей надо держать на расстоянии и от души, и от сердца? Может быть, эти переживания сказались на том, что я так и не узнала, что такое старость? Это была болезнь. Да, болезни случались тогда тоже. Редко, но все же случались. И вот однажды это произошло со мной. Не знаю, откуда пришла эта слабость, которой я не смогла сопротивляться, и эта боль внутри меня. Я лежала в своей комнате и смотрела в окно. Мне вовсе не хотелось есть, и я вдруг вспомнила о Солнечном Луче - он тоже перестал клевать свои зернышки перед тем, как умереть. Мне было страшно? Нет, знаешь. Неприятно немного, волнительно, но не страшно. Может, потому что сил не оставалось даже на страх? Или потому что в глубине души я, как и ты, верила, что мы никогда не умрем? Но дни проходили, и мне становилось хуже. Помню, как горевала мать, пытаясь сохранять внешнее спокойствие, и как волосы отца из черных превратились в белые. Но ты не приходил. Ты не знал, что со мной что-то случилось, ты был слишком счастлив рядом с Северной Звездой, чтобы думать о дурном. А когда пришел последний день, я сразу поняла, что он последний. Небо было выше и голубее обычного, и солнце ласковее чем когда-либо заливало своими лучами сияющий мир. Я смотрела в окно, чтобы запомнить это навсегда, а потом закрыла глаза, чтобы запечатать в своем сердце. А когда снова их открыла, увидела тебя. Ты смотрел на меня в растерянности, и по твоему лицу я сразу поняла, что ты боишься. - Почему ты ничего не сказала мне, Снег? - спросил ты каким-то чужим осипшим голосом. - Не хотела тебя беспокоить, ведь ты был так счастлив, - слова отнимали слишком много сил. Ты опустил глаза. Ты винил себя. Глупый мой! Мы все тогда были глупые. Да и теперь, пожалуй, не на много поумнели. Хотя столько лет прошло... Тысячи лет... - Если я что-то могу для тебя сделать... - Хотелось бы еще однажды проводить закат на нашем месте. И ты взял меня на руки, и отнес туда, где когда-то давно мы проводили целые дни в святой уверенности, что так будет всегда. Солнце уже наполовину скрылось за дымчато-синими облаками на горизонте, и его лучи освещали небо широкими прозрачными дорожками - так светят лучи прожектора в кинотеатре. - В тот день... закат был почти такой же, - заметила я. Ты молчал. Потом неожиданно прошептал: - Прости меня, Снег. - Ты не виноват, что в мире существует смерть, - сказала я. Солнце неумолимо опускалось, и я чувствовала, как жизнь медленно уходит из тела. Это было неприятно. Мир померк, и краски потухли, но я все еще видела твое лицо. И на нем было отчаяние. Ты обнимал меня так, будто хотел удержать душу в моем теле. Я еще чувствовала эти объятья. - Зато мы молоды, - сказала я в утешение. - Помнишь, ты говорил, что мы всегда будем молодыми? Конечно, ты помнил. - Ты оказался прав. - Нет, я солгал. Я думал, мы никогда не умрем. А ты... почему? Что я могла ответить? - Мы встретимся снова, - пообещала я. И ты мне поверил. Я никогда не лгала тебе. Ты улыбнулся. Наверное, хотел, чтобы я запомнила тебя таким. Но для меня ты и так всегда был ангелом. Жаль, я не успела тебе этого сказать. На какое-то мгновение все провалилось в темноту. Но темнота эта была вовсе не пугающая, а мягкая и дружелюбная. От нее веяло покоем. Я думала - падаю, потом поняла - лечу. А потом вдруг мир вокруг меня взорвался светом и красками, и я снова увидела небо. Только оно было в тысячу раз ярче и прекрасней, чем раньше. И только тогда я поняла, что оно пело. Это была музыка, простая и торжественная, льющаяся со всех сторон, проходящая сквозь меня и рождаемая мною. Этого нельзя объяснить, почувствовать или понять. Это - тайна. И мне было радостно, как никогда не бывало при жизни. Я летела, и это было легко, и это было прекрасно. А потом я увидела тебя. Ты рыдал над моим телом. Это было так странно. Ты был безутешен, и мне стало жаль тебя. Ты ведь не знал, что я рядом. Ты никогда еще не умирал, ты не знал, каково это - летать. - Не плачь, Ветер, - крикнула я с вышины. Но ты не услышал. Я спустилась и обняла тебя. Но ты не почувствовал. "Ты для него теперь только воздух", - пропело небо, и я опечалилась. - "Но воздух - есть жизнь". Я стояла рядом с тобой, и во мне пели небеса, но ты не слышал этой дивной музыки. Ты смотрел на мертвое тело, и не мог поверить, что оно никогда больше не откроет глаз и не заговорит моим голосом. Ты плакал горестно и долго. Ты узнал, что значит терять. Потом мы узнали множество потерь, но когда это происходит в первый раз - это особенно больно... И я хотела тебя утешить, но не могла. А небо ласково улыбалось последними всполохами заката. - Позволь мне оставаться возле него вечно! - попросила я. Небо рассмеялось. "Ты ведь еще не знаешь, что значит вечно! Это долго. Очень долго. Ты забудешь все, что здесь было. Лети!" И я полетела. Теперь я знаю, что это было правильно. Небо сияло невиданным светом, и Кто-то, Кто был за небом, звал меня... Я обернулась, но позади были только облака. И я действительно забыла свою первую жизнь. Скоро, очень скоро. Родилась снова, и забыла небо, чтобы вновь его узнать, и вспомнить все, что было. Это то, что называется законом мироздания. Рождаться и умирать, раз за разом, проходя свой путь познания. Зачем? Я, по правде сказать, до сих пор могу только догадываться. Может для того, чтобы однажды постигнуть какую-то истину, может быть, даже саму Вечную Истину? И совершить что-то великое? Кто знает. Не случайно, наверно, я, увидев в толпе, узнала тебя. Узнала и вдруг вспомнила все, что с нами было тогда, в нашей первой жизни, когда у тебя еще не было пирсинга в правой брови, а я не красила волосы в черный.
полная версия страницы